Тогда я и не предполагал, что наши скитания по степям Минусы и Тувинской тайге осядут в душе прочными и ясными воспоминаниями, а потом, десять лет спустя, всплывут, как всплывает донный лед.
Ими и навеяны страницы этой книги, в основу же легли свидетельства забытых летописцев. Собирая крупицы преданий, склеивая их в целое, словно осколки древней вазы, я попытался воссоздать «дела давно минувших дней», жизнь людей и племен, исчезнувших навсегда. Навсегда - но не бесследно.
Часть первая
ЗА СВИСТЯЩЕЙ СТРЕЛОЙ ШАНЬЮЯ
Глава 1
Мертвый брат явился, как всегда, перед рассветом. Он присел на корточки, подмигнул шаньюю и засмеялся. И от этого тихого смеха мелко задрожали оперения стрел, которыми было утыкано его большое рыхлое тело.
«Уйди!» - в бешенстве закричал шаньюй и проснулся от собственного крика.
Он отбросил соболье одеяло и сел, сжимая руками виски. В ушах глухо шумела кровь, и все еще звучали последние слова брата.
«Откуда дух Атакама знает про Атиль и аргамака? - с тревогой думал шаньюй. - Ведь никто ему этого не рассказывал».
Да, ему пришлось быть жестоким, это правда. Но, великие предки, разве без жестокости создал бы он в своем войске такое преданное ядро? Для этого он должен был пожертвовать любимым скакуном и женой. И тогда воины увидели, что сердце их военачальника - железное сердце, в нем нет ни жалости, ни личных привязанностей.
Первую свистящую стрелу[1] он пустил в своего быстрого, как ветер аргамака. Некоторые горцы замешкались и не подняли луков. Он приказал обезглавить их, хотя они были храбрые и опытные воины.
«Всякий, кто не пустит свою стрелу вслед за мной, будет казнен» - таковы были тогда его слова.
Вторая свистунка шаньюя вошла в грудь Атиль, и опять многие кимаки окаменели от ужаса, не смея стрелять в жену своего владыки. Головы их скатились тут же, рядом с трупом Атиль.
Но зато полгода спустя на соколиной охоте ни один из удальцов не дрогнул, и Атакам свалился с коня, пронзенный сотнею стрел.
Атакам был слабый человек и плохой государь, а держава хунну нуждалась в беспощадном и умном полководце. Иначе ей не выстоять против огромной Небесной империи[2], где людей как в степи ковыля...
Шаньюй долго перебирал в памяти всех, кого ему пришлось убрать с дороги, и в сердце его не родилось ни раскаяния, ни жалости.
- Если хочешь повелевать людьми, забудь, что ты сам человек, - вслух сказал шаньюй и хлопнул в ладоши.
В опочивальню неслышными шагами вошел мальчик с жировым светильником и согнулся в поклоне.
- Одеваться,-коротко сказал шаньюй.- И позови главного гудухэу[3].
Мальчик поставил светильник на лакированный китайский столик и молча исчез. Через минуту он вошел с одеждой шаньюя. Шаньюй надел алые шаровары из толстого шелка, опоясал поджарый живот кушаком и сунул ноги в теплые меховые туфли, подогретые на кану[4]. Голый по пояс, он вышел в соседнюю комнату, где стояли умывальные кувшины и серебряные котлы с ледяной водой. Здесь его уже поджидал главный гудухэу.
Шаньюй кивнул ему и сделал знак мальчику. Тот поднял один из кувшинов и стал поливать широкую, выстланную мощными мускулами спину шаньюя. Шаньюй кряхтел от удовольствия. Потом мальчик насухо вытер торс своего владыки и накинул ему на плечи шерстяной плащ.
- Я слушаю, - сказал шаньюй.
И гудухэу сделал полшага вперед.
- Пришел караван из Хорезма, шаньюй, - начал он. - Ночью прибыл Го Ги, посол из Китая. Двое воинов из рода Сайгака ждут твоего суда.
- Это все?
- Все, шаньюй.
- С чем приехал посол?
- Я спросил его о цели прибытия, но он сказал: «Хочу говорить с шаньюем лично».
Шаньюй нахмурился:
- Он согласен оставить бунчук за дверью моего шатра?[5]
- Да, шаньюй. Он согласился, хотя и долго упорствовал.
- Где сейчас император?
- Сын Неба прибыл в Шо-фан, где устроил смотр собранным войскам. Наши лазутчики доносят, что у него около ста восьмидесяти тысяч конницы.
Шаньюй недоверчиво усмехнулся:
- Не много ли?
- Мы это проверим, шаньюй. А ты попытайся что-нибудь выведать у посла. Если наши донесения верны, Го Ги будет держать себя вызывающе.
- Хорошо, Ильменгир, ступай, - помолчав, сказал шаньюй, и советник удалился.
Оставшись один, шаньюй опустился на колени лицом к востоку и правой рукой прикрыл глаза.
- Скажи, о великое светило, зачем явился мне сегодня дух Атакама? Какую новую беду возвещает его приход? Ибо я знаю, что он всегда пророчит несчастье.
Шаньюй склонил голову набок, словно прислушиваясь. Но ответа не последовало. Наверное, восходящее солнце еще прятало свой божественный лик за белыми крыльями весеннего бурана, который бушевал в неоглядных продрогших степях.
* * *
Китайский посол вошел в сопровождении Ильменгира. Лицо его, густо размалеванное красной и черной тушью, казалось маской, сквозь прорези которой глядели внимательные глаза.
Низко поклонившись шаньюю, посол с порога заговорил:
- «Великий хан! Я проделал нелегкий путь, чтобы передать тебе слова моего государя. Но прежде прими подарки, которые прислал тебе твой брат, а мой повелитель. Он посылает тебе кафтан, шитый жемчугом, кафтан парчовый, золотой обруч для волос, золотом оправленный пояс и носороговую пряжку к нему. Кроме этого, мой господин дарит тебе десять кусков вышитых шелковых тканей темно-малинового и вишневого цвета[6] [7].